О том, чего хотят мужчины, мы могли узнать благодаря голливудскому фильму «Чего хотят женщины». В нем герой Мела Гибсона получал чудесную способность слышать мысли женщин, что до поры до времени помогало ему делать карьеру, заводить романы и осуществлять прочие мачистские устремления.

А чего же действительно хочет женщина? И поскольку нас, мужчин, интересуют отношения (как бы кто их ни понимал), – чего на любовном фронте хочет женщина, попадающая под прицел мужских вожделений, откровений и страхов?

Возможность вразумительного ответа, конечно, маловероятна, но сам вопрос во многом увязан с насущной культурологической проблематикой. Уже несколько десятилетий светлые и не очень умы из тех, кто регламентирует контакт культурного пространства и аудитории, заняты отделением порнографии от эротики. Процесс этот постоянный, ведь то, что шокировало вчера, сегодня навевает скуку.

Но главное – установленные нормы почти всегда оказываются ущербными. Беда в том, что обычно указывают на степень обнажения, показ гениталий, конкретику совокупления и т.д. Однако это не объясняет, почему вполне ханжеская эротика бывает столь порнографичной по сути, а смелые сексуальные сцены нередко оказываются частью высокохудожественной задачи (вспомним хотя бы порнореализм и опыты Лео Каракса, Брюно Дюмона и других героев арт-хауса).

Интереснее видеть истоки порнографичности в апелляции к желаниям. В том, как порно выхолащивает желание, отчуждает его от личностной цельности. Именно в таком ключе рассматривает механизмы экранной непристойности феминистически ориентированная кинематографистка Катрин Брейя. В своих фильмах, таких, как нашумевший «Романс» или «Порнократия», она предъявляет изнанку животрепещущего, неподконтрольного и гуманистически неоправданного желания. Поэтому самые откровенные эпизоды в картинах Брейя не то, что не порнографичны, они антипорнографичны.

Еще интереснее, что порнография изначально взывает к мужской структуре желаний. Да, женщин условно можно поделить на две категории – одних порно возбуждает, других оставляет равнодушными (или отвращает). Но даже первая, такая родная и понятная часть, на поверку оказывается хорошо замаскированным симулянтским войском.

Прояснить эту мысль можно, обратившись к так называемой гендерной литературе. В скандально знаменитом романе нобелевского лаурета австрийской писательницы Эльфриды Елинек «Пианистка» преподавательница консерватории Эрика одержима испытанием своего тела и своих ощущений секс-фетишами, выдернутыми из примитивных (по мнению феминисток) мужских жизнеобразующих схем. Если она и получает удовольствие, то настолько извращенное, что этого не может скрыть и автор.

В романе менее известной (но тоже интересной) писательницы из Швейцарии Рут Швайкерт «Закрыв глаза» художница Алекс в период безденежья подрабатывает сексом по телефону. Но у нее не получается как у домохозяйки из кино, которая «равнодушно постанывает в трубку, меняя пеленки грудничку». Алекс выводит из себя то, что она сама испытывает сильное сексуальное возбуждение.

Отношение Эрики и Алекс к странно приходящему наслаждению словно наводит на аранжируемую беспощадными литераторшами мысль: все сексуальное в этом мире навязано мужчинами.

К счастью или нет (тут каждый волен определиться), данное заявление сомнительно. Иначе фраза «женщина хочет мужчину» не имела бы жизнеутверждающего смысла, который шире сексистских и антисескистских атак. Пусть он и насыщен парадоксальной загадочностью – подлинно женское всегда немного таинственно. И загадка эта, конечно, необъяснима такими культурными феноменами, как эротика и порнография.