Картина Бориса Хлебникова «Аритмия» считается одним из главных российских фильмов 2017 года. Лента уже успела завоевать десяток наград на различных кинофестивалях. Интересно понять, каким образом доносится до зрителя месседж этой работы режиссера, имеющего репутацию одного из самых «жизненных» и глубоких российских кинематографистов. Что получилось и что не получилось на этом пути. И главное – почему.

Вокруг семейного кризиса

Олег (Александр Яценко) и Катя (Ирина Горбачева) – молодая семейная пара. Оба врачи. Причем Олег несет свою нелегкую, полную испытаний и трагедий вахту в службе скорой помощи. Если представить жизнь Олега и Кати как некий континуум, в котором экранная данность служит лишь отрезком времени со своими «до» и «после», что вполне укладывается в интерпретационные рамки (об этом – ниже), то можно сказать, что Борис Хлебников выхватывает некий значимый сегмент их существования, помеченный супружеским кризисом.

Фильм начинается с того, что Катя предлагает развестись. А заканчивается слезливым примирением супругов. Пространство картины между этими событиями представляет собой череду практически самодостаточных эпизодов. Это и случаи из медицинской практики Олега – его выезды к больным, каждый из которых высвечивает чью-то боль, невзгоды, судьбу, а то и просто старческие капризы. И рутина больницы с ее своеобразной драматургией – на подстанцию скорой помощи, где работает Олег, приходит новый начальник, который насаждает бюрократию, несовместимую с подлинными врачебными принципами. И многочисленные попойки, в которых участвуют Катя, Олег, их родственники и товарищи. И мучительное выяснение отношений, к которому регулярно прибегают главные герои.

Ускользающая суть

Утрированная укорененность картины в бытовых деталях и подробностях вкупе с некоторой хаотичностью повествования, что само по себе никак нельзя отнести к минусам фильма, в итоге оборачивается непрозрачностью авторского посыла, приводит к тому, что из совокупности обозначенных мотивов трудно выделить ведущий, структурообразующий. В самом деле, о чем «Аритмия»?

О преданности специалиста своему делу, о высоком профессионализме, который по ходу своей бытийной реализации сталкивается со всевозможными препятствиями и неразрешимыми дилеммами (тут и самодурство начальника, и драма беспомощности врача, который вынужден выбирать, а выбор этот часто в любом случае убийственен)? О пронзающей социальное устройство тотальной несправедливости, с которой надо или примиряться, или ломать себе жизнь? О попытках спасти любовь в условиях, в своей дегуманизированности и безжалостности приближающихся к экстремальным? Сама вариативность постановки этих и еще ряда возможных вопросов говорит о том, что Борис Хлебников в своем стремлении осмыслить некий выбранный им срез действительности вряд ли выходит к единому художественному качеству.

Стилистическая предопределенность

Дело в том, что «Аритмия» – яркий пример того, как выбранная стилистика определяет расстановку координат смыслового поля, намечает структуру идейных векторов, если угодно – прочерчивает сущностную кардиограмму, в очередной раз подтверждая тезис о неразрывности формы и содержания.

Фильм создан в квазирепортажной манере. Это относится и к работе оператора – камера почти всегда подвижна, но это не плавное эстетствующее панорамирование и не захватывающие тревелинги, а раскрепощенное сопровождение происходящего в кадре; даже в большинстве статичных планов камера «дышит», чуть подрагивает. И к постановке света – здесь не увидеть выпуклой светотеневой прорисовки, картинка намеренно невыразительная и плоская. И к рваному, порой кажущемуся спонтанным монтажу.

Подобное «снижение» эстетики визуального слоя, в котором отсечено, словно скальпелем, множество наработок кинематографического искусства, приводит к потенциальному сдвигу внимания в направлении самой сути, минуя отвлекающие факторы. А «репортажный» метод как таковой апеллирует к искренности, непосредственности кинематографического воплощения замысла, позволяет «застигнуть жизнь врасплох», обнаружить ее очищенную от знаковой опосредованности экзистенциальную подоплеку.

Именно благодаря этому ряд моментов фильма, в которых уровень душевных и телесных страданий достигает трансгрессивного градуса, абсолютно натуральным образом, максимально органично и в рамках невербального считывания смыслов выходит к неким обобщающим постижениям, приглушенным и в то же время бесконечно важным. Такое можно почувствовать, когда бригаде Олега, которая не успела вовремя по вызову, приходится оформлять свидетельство о смерти в квартире с безутешными родственниками и буднично лежащим телом. Или проследить в мини-истории с умирающей от удара электричеством девочкой и с тем, какую отчаянную покорность и какой страшной глубины надежду проявляет ее мама.

Высота поставленных задач

Однако такой подход полон рисков – надо балансировать на тонкой грани, чтобы не соскользнуть в ту или иную крайность (задача непроста как раз в силу отказа от многих формальных ориентиров), – и требует от режиссера обостренной чуткости даже не к фальши, а к малейшему несоответствию происходящего той умозрительной естественности, которая как бы бесстрастно представлена по ту сторону экрана.

В этом плане злую шутку с «Аритмией» сыграл недавно введенный в России запрет на нецензурную лексику в кино. Хлебникову в самых диких ситуациях, в которые попадают герои его фильма, приходится обходиться сугубо нормативным языком. Может быть, не слишком заметным образом, но картина от этого становится несколько «стерильной», выхолощенной, как бы искусственно лишенной правдивости. Кстати, Наталия Мещанинова, написавшая сценарий «Аритмии» в соавторстве с Борисом Хлебниковым, в схожей манере поставила практически безупречный и идеально мрачный фильм «Комбинат „Надежда”» (2014), который непредставим без сочной ядреной речи его персонажей.

Высокие требования стилистический выбор автора предъявляет и к исполнительским работам. Ведь тут не годится привычная схема задач и сверхзадач, актеры должны «жить в кадре», забыть о своих достижениях и наработках, вести себя как непрофессионалы, которых часто используют некоторые режиссеры, тяготеющие к педалированной реалистичности (как, например, Брюно Дюмон). И если большинство актеров второго плана справилось с задачей, а Александр Яценко предъявляет удивительной силы достоверность – как на телесном уровне, так и на уровне психологической погруженности в роль, то Ирина Горбачева с ее пронзительным взглядом, в глубине которого – скрытые незащищенность, любовь, боль и сила, и с ее чуть ломкой пластикой в некоторых сценах словно не знает, что ей играть. Как мне кажется, обидные моменты неестественности ее артикуляции во многом подтачивают ту хрупкую конструкцию, которую возводит своей картиной Борис Хлебников.

Амбивалентные итоги

Подобные нюансы стилистического дисбаланса, то прочитываемые явно, а то лишь подспудно угадываемые, приводят к тому, что возникает ощущение некоторой драматургической рыхлости, а цельность сюжетных построений, пусть и погруженных в бурлящий поток предельных проявлений бытия, вызывает сомнения. Поэтому вопрос о том, насколько искомая правда жизни оказалась востребованной конкретными кинематографическими реалиями и в какой степени имеющими место выразительными средствами удалось сцементировать перенесенные на экран обстоятельства «здесь и сейчас», остается, на мой взгляд, открытым.

Вот и получается, что при всех своих несомненных достоинствах лента Бориса Хлебникова «Аритмия» производит двойственное впечатление – совершенно не поверхностное удовольствие от просмотра, сопровождающееся подлинным вовлечением в действо и отсутствием даже намека на скуку, разбавляется досадой послевкусия, в котором, увы, никак не удается гармонизировать рассыпающиеся последствия того, что изменил фильм в моей (твоей, нашей) жизни. И это не вожделенная многими киноавторами этическая дискомфортность, что взывает к душевной работе, а – по большому счету – эстетическая неполноценность, не позволяющая нравственным достижениям сложиться в сумму весомого опыта, которым ценен любой акт искусства.

Дмитрий Ранцев

Опубликовано в сотрудничестве с изданием