Каталог статей

Б.Гребенщиков

«Аудитория должна не понимать моду и возмущаться ею… Вне шокированной публики мода теряет смысл.»

Ю.Лотман

Судьба отдельной личности немыслима без контекста времени. Общим местом стало ощущение хаотического ускорения, приводящего к неустойчивости всевозможных ориентиров. Бытование этого ощущения в процессах культуры актуализирует необычный стабилизатор. Окружающей нас сумасшедшей динамике соответствует понятие моды. В этом смысле мода – странная константа и резонатор меняющегося мира. Сама по себе вещь труднопостижимая, мода кинематографическая к тому же зыбка, загадочна, а зачастую – вопиюще парадоксальна. Вашему вниманию предлагаются наброски к одному из возможных взглядов на феномен модного кино в сегодняшней ситуации.

С большой долей условности можно сгруппировать факторы, влияющие на попадание экранного или околоэкранного продукта «в струю», в следующие категории:

(1) Личность. Это не обязательно актер как главный крючок внимания. Народу становятся известны и имена режиссеров, композиторов, реже – операторов, продюсеров, художников и даже устроителей фестивалей.

(2) Тема. Вопрос содержания отдельной работы в общем потоке нередко сводится к раскладу приоритетного охвата реальности кинематографом. Почему, к примеру, нынче так много интересных картин рассказывает о маргиналах всех мастей?

(3) Тенденция. Это уже ближе к форме. Киберпанк, фэнтези, порнореализм, неонуар, в конце концов, мюзикл – именно они задают тон? Вопрос не только субъективного выбора. Важнее, что здесь проверяется элитарность моды. Ведь фиксирование формальных моментов – удел немногих. Поэтому данная категория отзывается в фестивальных играх.

(4) Касса. Противоположность упомянутой элитарности. Но надежный залог того, что манипуляция в массмедийных средствах (вплоть до брэндовой раскрутки – от шоколадного крема с изображением хоббита до сексуальных возможностей Ди Каприо) будет иметь гарантированный успех.

Эта нумерация будет иллюстративно сопровождать дальнейший текст.

(1) (3) (4) Почему одни имена на слуху, а другие, не менее достойные, знакомы лишь узкому кругу специалистов? Чем отплачивает массовое сознание за сиюминутный успех? Как оградить себя от навязывания чужого мнения, но сохранить контакт с родственной ноосферой? Вопросы эти, хоть и риторические, небесполезны как инструмент в море информации. Правда, они расширяют киношную область нашего разговора. Поэтому поставлю еще один. В «продвинутой» среде бытует противопоставление массовой популярности сугубо фестивальным разборкам. Но есть ли здесь конфликт или две параллельные моды на самом деле копируют друг друга?

(1) (3) Критики, ответственно подходящие к объявлению кинематографической единицы модной, пытаются угадать (предопределить, задать – порой это трудноразличимо) направления художественного развития. Естественно, материал для подобных изысканий берется в первую очередь из фестивальных обойм (в идеале начальный критический шаг здесь делают организаторы, отборщики и жюри). Не вдаваясь в причины, стоит отметить известную ущербность результата. Вот главный скандал прошлогоднего Канна, тревожным сквозняком длиной в год пронесшийся перед глазами публики, – «Необратимость» Гаспара Ноэ. Конечно, шок, конечно, болевой удар по зрителю, но была бы возможность так широко о фильме говорить, не сыграй в нем Моника Белуччи? Лично мне ни в одном самом серьезном издании в связи с этой истерией не попалось внятное упоминание предыдущего фильма Ноэ, «Один против всех». А ведь мало того, что та картина интересней как в аспектах воздействия, так и по замыслу и изобретательности воплощения, но без нее невозможно полное понимание «Необратимости» (пролог которой построен как смысловое продолжение). Или обратный пример – печальная история с Жюльетт Бинош. Сегодня лучшим фильмом французской дивы все кому не лень объявляют «Шоколад» (забыли бы поскорей эту сиропную прирученность!). Куда же делись роли у моднейшего в 80-е – начале 90-х типично фестивального Лео Каракса?

(3) А как в начале прошлого десятилетия намечалась ориентальная мода? Парадокс в том, что все сходили с ума от китайца Энга Ли и не замечали японца Такеши Китано. Сегодня посредственный голлливудский наемник Ли клепает оскароносную серость, а Такеши Китано останется в веках со своим шедевром «Фейерверк». Можно вспомнить иранское нашествие на нашем «Арсенале» 98-го года или внезапную любовь воспитанных на клипах эстетах к гонконгцу Вонгу Кар-Ваю. В простоватой мудрости иранских героев Абаса Кьяростами, Мохсена Махмальбафа, Джафара Панахи бросились ловить невиданную свежесть, а теперь уважающий себя знаток зевает при раздаче призов их последователем. Да и пресловутая стильность Кар-Вая с его непременными циферблатами (если хотите не стильности, а стиля, смотрите француза Клода Миллера; что, не слыхали?) набила оскомину ему самому, так что пришлось снять кардинально другое «Любовное настроение», которое объявили шедевром по инерции.

(3) Словом, ни один приз и даже толковая статья не гарантирует художественной аутентичности. Но, видимо, необходимо это мучительное нащупывание перехода кинематографа в новое качество, которое некоторые именуют смертью. Загвоздка в том, что кино не прожило бы столько, не будь оно все-таки искусством. А искусство имеет отношение к истине. Истина же обретает себя вне зависимости от разговоров и приговоров. Поэтому по большому счету сомнительно, применимо ли понятие моды к кинематографу.

(3) (4) Однако глянцевые журналы не выбросишь одним махом на помойку. И жертв написанного в них не убедишь, что втюхиваемые имена собственные – пустой звук, которым уместно сотрясать воздух на вечеринках. Для забавно-печального утешения скажу, что по сути итогов разницы между попсовой и элитарной модой нет. Тут самое место задержаться на одном любопытном случае.

(2) (3) (4) Случай промежуточный и, пожалуй, не единичный, но показательный. Речь идет о «Матрице». Почему так долго тиражировалась в коммерческом пространстве «матричная» атрибутика, хоть и с трудом, но дотянув до грянувшего продолжения? Ведь почти одновременно с «Матрицей» вышло не меньше десятка схожих по стилю и теме фильмов, не уступающих ей ни по одной позиции. Кроме долгоиграющей известности (хотя, скажем итальянская «Нирвана» и японско-польский «Авалон» имеют немногочисленных, но преданных фанов). Стечение обстоятельств образовало непродолжительный симбиоз продажи качества и марки. Апофеозом которого стала знаменитая статья модного словенского философа Славоя Жижека «”Матрица”, или Две стороны извращения». Животрепещущее для современной культурологии имя окончательно оформило статус. После этого можно было доказывать в самой дешевой телепередаче, что «Матрица» – кино сверхвыдающееся, ведь на самый крайний случай имеется неоспоримость по фамилии Жижек. О всяком фильме философы статей не пишут!

(1) (4) Впрочем, наверняка в описанном казусе есть хоть какая-то заслуга братьев Вачовски. Когда же сакральное письмо не прикасается к новинке репертуара, мы сталкиваемся с более удручающей «подиумной картинкой». Чисто маркетинговая, в большинстве случаев искусственная мода скучна, так как кино становится голым товаром, причем скоропортящимся. Большинство фильмов, временно занимающих умы масс, прочно вылетает из общественной памяти через пару лет. Уж как кричали об «Искусственном интеллекте» самого Стивена Спилберга! Стоило дождаться стихания волны и лицезреть незамыленно, чтоб понять страшную вещь – Спилберг и раньше был никудышным режиссером! Не верите – пересмотрите без ностальгии то, что считаете у него ценным.

(2) (4) Зачем же цеплять на кампанию удачной раскрутки ярлык модности? Вряд ли для того, чтоб честно подчеркнуть быстропроходящую природу успеха фильма. Зачастую срабатывает и вот какой тонкий нюанс. Когда нет возможности носить дорогие вещи, носят модные. В кино эта проблема укрупняется: зритель, кормящийся фаст-фудом, мечтает о чем-то подлинном, но ведется на суррогат. К примеру, «Часы» Стивена Долдри – шанс прикоснуться к Вирджинии Вульф, о которой многие что-то слышали, но читать не по зубам. Вот зрителю и показывают смысл писательства через фантомные голоса. Ведь обывателю они неведомы, как и настоящее кино. Не потому, что он неспособен смотреть, а потому, что боится, чувствует – с подлинным придется тормошить себя, испытывать тревожные моменты. Глядя «Часы», ничего тревожить не надо. Забавно, что в «Часах» можно даже усмотреть отголосок рецепта модного суррогата в виде непреложного ингридиента. Ведь Эд Харрис в роли писателя – клон Джереми Айронса из бертолуччиевской «Ускользающей красоты»: та же шапочка, то же красивое страдание, которое является не более чем глянцевой оберткой, не имеющей никакого отношения к нелегкому писательскому труду. Гениальное трио актрис, музыка Филиппа Гласса и отличная операторская работа не способны удержать хрупкое здание фильма, лишенное фундамента той честности, которая соотносит замысел и высказывание. И это мы называем модой?

Но не следует забывать, что в рамках культуры термин «мода» близок к оценочным. А говорить о фильме, хорош он или плох – дело если не поверхностное, то уж во всяком случае не самое интересное. Хотя именно им многие из нас постоянно занимаются. Тогда уж продуктивней вспомнить о другом определении из современного оценочного словаря аудитории – «культовость». У которого противоречий никак не меньше. Но это тема для другого разговора.