Каталог статей

Если согласиться, что актуальные тематические направления кинематографа фокусируются Голливудом, то в нынешнем интересе киношников ко всему самурайскому следует усматривать одну из вечных проблем драматургии. А именно – поиск героя.

Всем стандартным качествам героя, таким, как мужество и умение побеждать, а также нестандартным, таким, как претерпевшая кризис джеймсбондовская самоироничность, понадобилась новая упаковка. Тут и пригодилась формула «восток – дело тонкое», вернее, те ее особенности, которые способствовали переходу ориенталистского присутствия на фестивалях в статус мейнстрима. Мейнстрим предполагает мгновенный отклик в сознании обывателя на соответствующие понятия. Наиболее приспособленный для такой процедуры терминологический ряд дает нам Япония. Среди всевозможных суши, саке и гейш шуршит упаковочным шиком самурай.

Пока Восток для определяемого голливудоцентричным восприятием культурного пространства будет экзотикой (долго ли?), самурайская упаковка позволит избегать прямолинейности в образе героя. Что и требовалось доказать. И совсем неважно, представлены доказательства в виде экзистенциальных исканий Джима Джармуша («Пёс-призрак: Путь Самурая»), синефильских розыгрышей Квентина Тарантино («Убить Билла») или мультикультурных усердствований Тома Круза («Последний Самурай»).

Однако в этом контексте случай Такеши Китано, как и всегда, – особый. Чрезмерная харизматичность Китано словно сама окутывала его персонажей из предыдущих фильмов, плохих парней, самурайским духом, о котором уже можно было не упоминать. Да и отношение этих персонажей к смерти вполне соответствовало. Возможно, не слишком явный намек на невидимое присутствие в странных разборках якудзы древнего воина с непреложным кодексом чести так завораживал нас в этих фильмах японского режиссера («Безжалостный коп», «Сонатина», «Фейерверк», «Брат»).

«Затойчи» же, показавший, как устал Такеши Китано от собственных кроваво-лирических изысканий, – это в первую очередь игра с образными и жанровыми структурами, жонглирование штампами масскульта, чего раньше он себе не позволял. Причем эта игра затрагивает и предполагаемую Голливудом по умолчанию идеализацию образа (можно даже найти моменты фильма, где герой парадоксально жалок). Да и нелепо ждать от Китано принявшей бы в его случае черты тавтологичности канонизации самурая, каким того хочет видеть Запад. Харизма режиссера (а Китано сыграл заглавную роль в своем фильме), помещенная в такую неканоническую среду, скорей показывает, что истинный самурайский дух вряд ли пригоден для прямого адаптирования к формам драматургического описания героя.

И это, пожалуй, самое интересное в «Затойчи» – как режиссер находит во вроде бы универсальном киноязыке средства выражения, которые указывают на глубину национальных отличий. Ведь такой фильм о самурае никогда не снял бы кто-либо, кроме японца.