Каталог статей

Когда-то во ВГИКе я посещал занятия Юрия Арабова, который много рассказывал о своем однокашнике Сергее Бодрове (тогда еще не было этого разделения старший/младший), об опыте профессионального драматурга в режиссуре и многом другом, что непроизвольно сформировало мое неравнодушное внимание к этой фигуре русского кино. То есть когда я потом смотрел по телеку фильм Бодрова «Я хотела увидеть ангелов», то какой-то косвенной цепочкой ощущений заново переживал моменты очной причастности к харизматике того же Арабова, а значит благодатной включенности в процесс.

Поэтому когда впервые увидел Сергея Бодрова-младшего во «Взгляде», вместе с Любимовым, сразу же забросал его стрелами пристального сравнительного изучения. И нарисовал себе умненького старательного сыночка. Однако бесхитросное обаяние Сергея постепенно разоружило меня (а уж смотрел-то я, понятно, с особой внимательностью) и оставило на месте моих стрел только пристальность. Каждый раз, услышав по радио имя Сергея Бодрова-младшего, выкручивал громкость на максимум, задерживал взгляд в газетах, садился к телевизору.

И вдруг уже вполне сформированный образ пытливого отличника со смекалистым стержнем и позитивной ироничностью был перевернут мастерством режиссера Балабанова и ударил так точно и в так глубоко сидящую болевую точку национальной идентификации, что пришлось вздрогнуть всерьез и надолго. Многие были настолько ошарашены, что увидели в Брате-Багрове монструозность. Лично меня моя индивидуальная предыстория охранила от мгновенного приклеивания ярлыка и заставила вглядываться в феномен. Щурясь, отводя и снова приближая глаза – это как когда смотришь на подъезжающий к остановке троллейбус – то номер «5», то «13», то «3».

В какой-то момент я понял, что имеет место глубоко персональная Легенда, чутко и подсознательно оберегаемая внутри меня от лживых и спекулятивных нападок. То есть глупо Багрова или Балабанова вообще в чем-либо обвинять. Сложенные как пазл зрительские ощущения легендарности образа создали просто Героя, который существует вне контекста нравственных или эстетических оценок. Все это подкреплялось жгучим чувством необходимости в общей атмосфере зыбкости и фальши – как бытийная подпорка, как глоток правды.

Невольно напрашивается параллель с Цоем. Но надписей, подобных «Цой жив», фиксирующих отчаянное цепляние за уходящее с кумиром время, теперь не будет. При том уровне виртуальности, который имеется сегодня, никому ничего не надо доказывать. Тут даже смерть сказала свое веское слово – Сергей ведь не погиб: когда прекратилась жизнь, где тело? Речь ведь идет не о нереализованном таланте (его по человечески жалко), а о коллективном сознании, внутри которого можно проникнуться собственной индивидуальностью. В конце концов, частичка света, этот розданный каждому лучик теперь никуда не денется и будет служить скромным эталоном человечности в виртуальном будущем, ежесекундно проникающем в нашу жизнь.

***

            Когда умирает актер, к тому же молодой, к тому же знаменитый, мы почему-то начинаем проявлять чисто человеческое сострадание. Но разве мы что-то знали о Сергее Бодрове-младшем и когда-нибудь задумывались о нем как о человеке? Вряд ли. Ведь он – кумир, ведущий телепрограмм, режиссер-дебютант и актер-типаж. Но главное, он – Брат. Только так – как Данилу Багрова – все его и воспринимали, с небольшими допущениями. Чего ж горевать о броском ярлыке, приклеенном к коллективному сознанию? Но гложет. Если кто эту боль реально ощущает, советую к ней прислушаться. Дабы разглядеть в вроде бы плоском Образе константу человечности, парадоксальной для сегодняшней донельзя виртуализованной ситуации. Хотя бы для этого. Есть шанс.