Каталог статей

Шанс для порнографии

Порнореализм занимал умы интеллектуалов и глаза кинолюбителей, тревожил душевный покой всех остальных, попавших в его аудиторию, в конце 90-х – начале 2000-х годов. Кино, осознающее себя как искусство, в вечных поисках точного изображения всех сторон жизни в один замечательный момент потребовало привлечения новых эстетических средств. Они обнаружились в извечном гетто современной цивилизации, среди табуированных отбросов визуальной культуры, самого, казалось бы, примитивного ее слоя – порнографии. Так в отдельных работах дерзких представителей арт-хауса стали появляться эпизоды и образы, которые, будучи взяты в отдельности, ничем не отличались бы от банальной порнушки. Но сила контекста такова, что подобная раскрепощенность в каждом конкретном фильме способствовала выполнению поставленных режиссером художественных задач – от стремления постичь характер творческого откровения до намерения шокировать публику.

Сколь бы разными ни были эти задачи, критики радостно принялись говорить о свежей тенденции. Примечательным для нее стало то, что, в отличие от порно аутентичного, сексуальные сцены в картинах порнореализма, как правило, не могли возбудить зрителя, а зачастую имели обратный эффект. Кроме того, наиболее интересно порнореализм воплотился в тех фильмах, где секс отнюдь не был главной темой. Порно оказалось настолько впечатано в реализм, что корректнее говорить не о представителях порнореалистического течения, а о его чертах в том или ином фильме. Поэтому, видимо, и сошла на нет рассматриваемая тенденция, ведь вытянуть подлинную порнографию до уровня искусства средствами кино невозможно.

Ждали ли от порнореализма революционных преобразований? Вопрос весьма риторический, особенно в наступившую после постмодернизма эпоху вялого всеядия, тянущуюся уже как минимум лет десять.

С эротикой не по пути

Стоит заметить, что история кино – это в том числе и каталог попыток проникнуть на территорию, где интимность человеческих отношений кристаллизуется в формы физического взаимодействия, а тело становится источником и полигоном наслаждений. На этом пути кинематографистов ожидали серьезные препятствия. С одной стороны, не убивает ли правдивый показ всех подробностей сексуального аспекта саму химию если не высоких чувств, то хотя бы элементарной природы возбуждения? Надо сказать, что с приходом циничных 90-х эта проблема во многом потеряла свою актуальность. С другой стороны, не несет ли в себе фальшь визуальное приукрашивание, маскировка самых смелых моментов? Не следует забывать и о цензуре, оказавшейся на стороне тех, кого не смущало неправдоподобие прикрывающих бедра одеял во время пылкого соития и нижнего белья на любовниках сразу после оного.

Впрочем, ущербность эротики как жанра более серьезна, чем всякого рода нестыковки. Ведь главное в нем – поддерживать некий эротический градус. А сюжетные линии здесь всегда остаются довесками. Набор штампов для экранного секса, который никого не возмутит, невелик. Поэтому долго смотреть подобные эпизоды скучно. Приходится заполнять пустоты между ними суррогатом драматургии и имитацией художественного воплощения.

К счастью, никогда не переводились безумцы вроде «нововолновика» Жан-Люка Годара. Провокатор и интеллектуал, он вставлял в свои фильмы 60-х – 70-х откровенную обнаженку, испытывая пределы зрительского восприятия. Нельзя не вспомнить и о таких опытах впечатляющего инъецирования порнографии в большой стиль, как шедевр японца Нагисы Осимы «Империя чувств» (1976) и чуть ли не единственная достойная работа неисправимого эротомана Тинто Брасса «Калигула» (1979). С приближением 90-х режиссеры ощущали себя все свободнее. Они научились отделять шок от уместности. Неспроста в фильме Бернардо Бертолуччи «Под покровом небес» (1990) член вполэкрана показан без акцента, мимоходом. Неслучайным образом оказалась вписана в визуальные построения оскароносной драмы Джейн Кэмпион «Пианино» (1993) и фронтальная нагота Харви Кейтеля.

Герои по обе стороны секс-фронта

Не изображать, а совершать половой акт под прицелом кинокамер в актерских школах не учат. Порнореализм не смог обойтись без услуг привычных к такому действу носителей плоти из «кино для взрослых». Самый известный случай – участие Рокко Сиффреди в двух фильмах Катрин Брейя: в скандальном «Романсе» (1999) и в не менее радикальной «Порнократии» (2004). По-своему замечательная режиссер с ярко феминистической направленностью творчества умело распорядилась талантами Сиффреди, да и самим фактом появления порнозвезды в художественном кино, швырнув в лицо зрителю неприглядную изнанку его потаенных желаний. Но создается совершенно иная ситуация, когда выходцы из порноиндустрии берутся за самостоятельный креатив. Попытка Виржини Деспант и Корали Трин Ти под названием «Трахни меня» (2000) вылилась в претенциозную истерику, замешанную на минимуме фантазии. При этом порноконкретики было меньше, чем иные представители порнореализма добиваются от своих актеров вполне классического толка. Порой даже хочется восхищаться мужеству выпестованных системой Станиславского людей, решившихся на преодоление наработанных в «нормальном» кино исполнительских практик.

Но чего не сделаешь ради режиссера-гения – такого, как Лео Каракс? Так в спорно-амбициозном размышлении о трагических перипетиях творческого пути «Пола Х» (1999) появились крупные планы совокупления с участием Кати Голубевой и Гийома Депардье. Катя Голубева позже засветилась у Брюно Дюмона в «29 пальмах» (2003), отмеченных нехарактерным для этого режиссера любованием телами. Три других работы Дюмона – «Жизнь Иисуса» (1997), «Человечность» (1999) и «Фландрия» (2006) – отмечены призами престижных фестивалей и особой организацией кинопространства, в котором будоражаще гармоничное сосуществование непритязательных пейзажей, некрасивых лиц, обычных гениталий, незахватывающего сюжета, скучного насилия дает эффект глубокого эмоционального потрясения.

Автор «9 песен» (2004) Майкл Уинтерботтом заставил своих актеров героически трахаться на протяжении ряда некоротких эпизодов, чередующихся с рок-концертами. Возможно, получившаяся медитация о странностях любви тоже имеет право на существование?

Не лгать ни словом, ни телом

Однако надо признать, что больший потенциал созидательности, призыва к вдумчивому, творческому просмотру содержится в драматургически тонких, психологически насыщенных (пусть и с поиском нестандартных решений) лентах, где элементы порно – не более (но и не менее!), чем дань той самой экранной правде.

К таковым относится «Интим» (2001) Патриса Шеро – холодное препарирование бессловесно-анонимной близости как практики отношений в эпоху тотальной отчужденности. Можно упомянуть также образцы австрийского депрессивного авторского кино – физически изматывающую, обнажающую жуткую подоплеку благопристойности «Собачью жару» (2001) Ульриха Зайдля и знаменитую «Пианистку» (2001) Михаэля Ханеке. Бесспорно выдающийся режиссер Ханеке виртуозно распорядился заложенным в романе нобелевского лауреата Эльфриды Елинек безжалостным подходом к шаткому сексуальному равновесию, зафиксировав трагическую зыбкость границы между нормой и извращением.

Пытался психологически проработать изучение подростковых проблем или же рискованно смаковал непростое половое становление Ларри Кларк в своем нашумевшем «Кен Парке» (2002), но и этот скандальный американский фотограф, переквалифицировавшийся в режиссера, сказал свое веское порнореалистическое слово.

Являясь тенденцией одного взрывного параметра, порнореализм обнаружил в себе внушительный тематико-стилистический разброс: от жесткого перекраивания любовно-детективной истории, которое предпринял голландский секс-испытатель Ян Керкхоф в «Шабондамской элегии» (1999), до осознания тупиковости садомазохистских игрищ, как в южнокорейской саге о дефлорации «Ложь» (1999, режиссер – Ян Сун-Ву), и даже такого накала страстей, что религиозный экстаз становится продолжением оргазма – сей крутой замес возник в Мексике, благодаря талантливому Карлосу Рейгадасу и его «Битве на небесах» (2005).

Борьба с ханжеством в разных областях культуры и в разные времена принимает различные формы. Пусть споры вокруг порнореализма утихли, но усилия ищущих режиссеров, постоянно натыкающиеся на сопротивление социальных условностей, получили опору в виде нового качества. Очевидно, наработанный опыт некоторым образом повлиял на взаимоотношения кинопроцесса и общественной жизни. Возможно, что-то существенно изменилось в растворенном в воздухе коллективном сознании. Не исключено, что смыслы понятия «свобода» приобрели дополнительный нюанс. Словом, можно найти, за что сказать «спасибо» порнореализму.