Каталог статей

            А жизнь – только слово,

Есть лишь любовь, и есть смерть.

            Песня «Легенда» была написана, когда Цой уже стал легендой. Впереди его ждали только любовь и смерть.

            Невозможно представить, что Виктор Цой был бы сейчас жив. Хотя бы потому, что не прекращают появляться надписи на стенах всех городов бывшего Советского Союза «Цой жив». Его жизнь стала словом. Это слово текстов песен, обретшее звучание в его голосе, его интонации. Текстов «Кино» и кинотекстов, написанных его образом. Слово воспоминаний тех, кто был с ним знаком и, в большей степени, тех, кто не был. Слово надписей на стенах.

            В питерской рок-тусовке конца 80-х, среди поэтов и панков, эстетов и бунтарей, неоромантиков и поставангардистов, Цой выделялся тем, что не просто не обнаруживал расщепленности сценического имиджа и банальной повседневности, но органично воплощал в своем образе абсолютную иконографичность. А икона внеположена категориям жизни и смерти.

            Его самодостаточная, не требующая жизненного подтверждения оболочка надменного романтика лишена фальши, которая обычно выползает со второго, третьего уровня проживания образа. Цой не проживал свой образ – он был им. Как бы сразу и навсегда. Уровням, онтологической глубине тут неоткуда взяться: образ, созданный Цоем, – плосок, двухмерен, как и положено иконе.

            Заносчиво поднятый подбородок, насмешливо-понимающий взгляд, расслабленно-пружинящая походка уверенного в себе и в опасностях киногероя… Харизматические особенности Цоя, ребяческая напористость и мудрая невозмутимость, словно ждали подходящей ситуации для экранной реализации. И оказались востребованы для пролонгированной культовости. Если в фильмах «Рок» и «Асса» Гребенщиков, Цой, Африка и другие репрезентировали выходящее из подполья поколение, то в «Игле» Цой репрезентировал аутентичный образ рок-героя, закреплял иконографическое изображение.

            Слава Богу, его еще никто не сыграл в кино. Невозможно имитировать отсутствие всякой имитации, к тому же запечатленное на кинопленке. Иллюзия того, что у Цоя просто не было других фраз, улыбок, жестов, поступков кроме тех, что в «Игле», слишком убедительна.

            Убедительны его песни, хотя их тексты далеки от самостоятельности. Поэтому их практически невозможно цитировать. Эти слова на бумаге нелепы. Серьезно выглядят тексты самых старательных бардов – именно поэтому чаще всего их смешно слушать. Какой смысл придавать мелодию уже найденному смыслу? Для рок-героя не существует текстового смысла и музыкальной гармонии. Есть звук как набор идентификационных кодов и межзнаковая энергия фрустрационных откровений.

            Языческий характер этой энергии был тонко прочувствован и точно прописан Цоем. Но вектор энергетической направленности объекта культа задан формулой «жить быстро, умереть молодым».

            Со смертью Цоя завершилась история рок-движения в СССР, эволюционировав в локализованные государственными независимостями амбиции: музыкальные, национальные, коммерческие, медийные… За эти десять лет мы смогли убедиться, что пережившие возраст Александра Башлачева и Джима Моррисона рок-легенды становятся в лучшем случае кулинарами, в худшем – философами.

            Гибель Цоя была потрясением, но не стала событием. Потому что смерть для него оказалась естественным продолжением жизни.

            Просто он лучше многих знал рецепт лекарства против морщин. Из всех уготованных временем невозможностей он выбирал поэтику странных мест. С питерской Камчатки или Востока, на котором припарковался его троллейбус, начиналась прогулка романтика. Завершалась она пониманием того, что все, происходящее между землей и небом – война. Так новый романтик становился последним героем. Которому позволено, не считая, что это сон, подниматься после удара ножом, закуривать сигарету и уходить туда, где ее огонек сливается с показавшейся на долю секунды звездой. Он знал, как назвать эту звезду по имени.

            Фанаты, пишущие на стенах «Цой жив», правы. Иконографическая жизнь рок-героя после его смерти лишена конкретики. Она распылена в миллиардах точек, образующих для каждого свою энергетическую комбинацию, свое значение имени Цой. Эти точки – и покрытие кинопленок, и магнитное напыление видео- и аудиокассет, и неровности дорожек винилов, и цифровые сочетания компакт-дисков, и страницы, виртуальные и материальные, диско-, фильмо- и биографий и посвящений. И эти надписи тоже.