Каталог статей

            Знаковая фигура авторского кино, грузинский режиссер Отар Иоселиани уже двадцать лет живет и работает во Франции. Кому-то памятен его фильм грузинского периода «Жил певчий дрозд». Кто-то полюбил его творчество после первой французской ленты «Фавориты Луны». Для многих он – персона «арсенальская»: на рижском фестивале шли «Охота на бабочек», «И стал свет», интеллигентные пресс-конференции. И те, и другие, и третьи вправе ожидать, что новая, уже совсем скорая, встреча с Иоселиани не разочарует. Тем более, что в этом году «Утро понедельника» получило Серебряного Медведя на Берлинском кинофестивале.

Сплетение второстепенностей
            Жизнь Венсана расписана до удручающего автоматизма: звонок будильника, дешевый автомобильчик, зловещий завод, при входе на территорию которого следует выбрасывать сигарету в специальную урну. Измотанная судьбой жена, двое детей, дом с прохудившейся крышей… В один прекрасный понедельник Венсан отправляется в Венецию, попросту сбегает от неуправляемой круговерти бытовухи. Путешествие не одарит героя свежей радостью встреч, красотой открытий, знакомств, впечатлений. Вернее, все это будет, но на уровне вплетения в единую цепочку жизни, законы которой не зависят от твоих перемещений.

            Как вы понимаете, пересказывать сюжет фильма Иоселиани бессмысленно. Не только потому, что здесь множество персонажей второстепенных, у каждого из которых своя маленькая история с развитием и кульминацией. И не из-за того, что сюжетные линии могут вовсе не иметь персонажа (как, например, история привезенного крокодила, причудливо пересекающаяся с Венсановским рисунком Святого Георгия, использованным сыном в росписи церквушки). При этом вскрывающий письма почтальон (займет две минуты экранного времени) или упомянутый крокодил так же важны для автора, как и Венсан с семьей, а потому имена проходных участников действия называются раньше, чем имя главного героя – оно прозвучит только к середине фильма.

Рецепт кинематографической винодельни
            Дело в том, что главное в картине происходит не сюжетно, а на микроуровне. Речь идет не о проработанных до мельчайших элементов фона деталях, а о том, как из этих подробностей возникает завораживающая легкость непростого повествования. Вроде бы в основе того, что показывает Иоселиани, – текущая своим чередом приземленная будничность «под сурдинку». Однако на экране творится нечто иное, знакомое нам как уникальный мир Иоселиани, которому жизненный материал необходим как выдержка вину, но еще не есть само вино. В чем же «винодельческий» секрет умудренного Отара?
Одно из профессиональных таинств – тонкие мизансцены, порой превращающиеся в самодостаточный балет: движение камеры и актеров, статика предметов и динамика световой фактуры заряжают кадр невидимыми взаимосвязанными линиями, наделенными своей философией. Это тот самый взгляд художника, который организует исходный материал в произведение искусства. Зрителю остается смаковать странную прелесть жизни, которую чаще всего мы не замечаем. Почему не замечаем?
Потому что в большинстве вещей – в кино ли, в жизни – мы привыкли видеть обособленную обыкновенность, ни на что не указывающую, ни к чему не обязывающую. В то время как Иоселиани понимает и показывает визуальное окружение человека как состоящее исключительно из культурных референций. Все видимое нами так или иначе похоже на уже виденное другими людьми и зафиксированное их взглядом в многовековой истории культуры. Нам остались имитации и наслоения – так называемые палимпсесты, когда поверх оригинала ложится еще один слой краски. Недаром мотив тотальной окультуренности ярче всего прорисовывается именно в Венеции, куда попал герой фильма. И здесь этот мотив приобретает черты иронические, но не без печали: уличные художники заняты тем, что в заранее подготовленный трафарет благородного господина врисовывают лицо заказчика.

Тихая радость созерцания
            В такой ситуации (а это еще и ситуация многократных «пост-», когда дело доходит до вторичных цитирований и компиляций) режиссеру не остается ничего иного, как пристально вглядываться в неизбежные трещинки наслоений, дабы приблизиться к аутентичной сути. Постигаемая же таким образом настоящесть имеет неизбежно игровую природу. Отсюда – сдвиги привычных функциональностей: молодой священник начинает день с подсматривания в бинокль за утренним туалетом девушки в доме напротив; теща Венсана, пыльная старушка, с превеликими трудами усаживается в лихой гоночный автомобиль… При этом надо помнить, что оптика Иоселиани бесстрастна и не нацелена по нравственным ориентирам, режиссер копает глубже сиюминутных моральных ценностей, его твердым гуманистическим позициям не требуется оправдание буквальностей.

            Отюда же и описанное разыгрывание экранного пространства в мизансценах. Итогом всех этих формальных изысков является особый ракурс восприятия, то преломление обыденности, которое высвобождает позитивный свет, созерцательную радость в казалось бы угнетающих своей безразличностью ритуалах повторяемого хода жизни. В каждой из изображенных Иоселиани цикличностей обнаруживается обнадеживающая поступательность.

            Поэтому нет ни капли пессимизма в финальном возвращении Венсана домой, к семье и в обезличенную рутину труда (завод показывают долго, но что там производят, понять решительно невозможно). Казалось бы, круг замкнулся, но это только иллюзия заданной культурными кодами пленки восприятия. Повторяя события, с которых начинался фильм, режиссер, как бы боковым зрением, выхватывает сопутствующие действиям героя необязательности, те, которые были периферийно намечены в начале, а теперь обнаруживают свою полноту и автономность. Так, выезжающий одновременно с Венсаном каждое утро трактор – не просто мазок мироздания, вокруг него может сложиться своя история: жена тракториста, ее отношения с женой Венсана и так далее…

            В результате жизненные ритуалы наполняются смыслом, притом весьма оптимистическим. Ведь здесь конструктивная созерцательность пробивается сквозь трещинки бытийной картины мира к сути законов, обусловливающих реальность со всем многообразием связей живущих в ней. Словом, Иоселиани предъявляет удивительную нынче радость познания, основанную на твердом убеждении, что за любым суррогатом возможна подлинность. Чтобы прочувствовать эту мысль в полной мере, стоит посмотреть фильм «Утро понедельника».