Каталог статей

Борис Гребенщиков

            Ну что, все собрались, фанаты неистового Квентина, поглотители стильного культурного фастфуда, жертвы быстрорастворимого кинематографического неоварварства? Сейчас то ли мисс, то ли миссис, то ли мертвая, то ли живая, то ли убитая, то ли убийца Черная Мамба вам покажет! Ах, вы ее узнали? Экстаз завершения почти десятилетней разлуки электризует ваше восприятие? Тогда смотрите, как она умеет: не только шикарно твистовать с Траволтой на пару и улыбаться на века, прежде чем попудрить носик, но и со стереосвистом рассекать самурайским мечом воздух, а также плоть узкоглазых бандюков числом более 88…

            Кто не смотрел «Джеки Браун», расслабьтесь – этот порядковый номер не имеет отношения к вывеске «девяностые прошли под знаком…». Просто в начальных титрах «Четвертый фильм Квентина Тарантино» смотрится солидней, чем «Третий фильм Квентина Тарантино», а считать дроби (вроде одной четвертой «Четырех комнат») великим хулиганам, в отличие от озабоченных смыслом творчества эстетов, не пристало. «Убить Билла. Фильм 1» должен был как следует встряхнуть мировую общественность, громко напомнить, что режиссер, буквами клюквенной крови вписанный в историю кино и продолжающий бесконечно влиять, жив и дееспособен. И главное – что он не просто возвращается, а возвращается с очередным шедевром.

Древняя пословица, истертая масскультом до банальности, гласит: «Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным». Впрочем, горячей некуда: история мести, рассказанная Тарантино, пришита к собственныму эпиграфу теми же белыми нитками, что пронизывают игры разума, воспаленного количеством просмотренных видеокассет.

Но об играх воспаленного – позже. Пока – по порядку. Жило-было отделение убийств «Смертельные гадюки». Когда одна из участниц тусовки выходила замуж, остальные участники тусовки всю свадьбу замочили. Невеста впала в кому, где ее беременность прервали. Невесту звали Черная Мамба, а играла ее Ума Турман. Чем Черная Мамба так не угодила прочим «Смертельным гадюкам», неизвестно. Но когда она вышла из комы, то вспомнила всё. И всех. В списочке – четверо измывавшихся. Плюс предводитель группировки – Билл. «Убить Билла. Фильм 1» повествует о том, как вычеркиваются из списка два первых имени. Продолжение следует.

Великим Тарантино сделали два фильма: «Бешеные псы» и «Криминальное чтиво». Работник видеосалона к своему режиссерскому дебюту подошел с таким багажом насмотренности, что обзавидоваться дипломированным киноведам. Любовь к важнейшему из искусств каким-то чудесным образом позволила Тарантино довести свое графоманство до такой точки эстетического кипения, что тем самым киноведам не на один десяток диссертаций хватит. И среди них непременно найдется такая, где будет сказано о «мужском» качестве тарантиновских фильмов. О том, что настоящие пацаны придумывают друг другу «цветные» клички, грабят ювелирные лавки, отстреливаются от полиции, предают и доверяют другу, отмывают с сидений машины мозги случайно убитого негра, треплются о массаже пяток, цитируют Библию, в конце концов, снимают кино. Только не вступают в отношения с женщинами! (Не смешите – сюсюканья Брюса Уиллиса и Марии де Медейрос в «Криминальном чтиве» отношениями не назовешь.)

Словом – имелось мужское кино о мужчинах и для мужчин (разделение не по половому признаку, а скорей по сторонам натуры: во всяком человеке есть мужское и женское, просто факт культуры активизирует эти стороны в тех или иных пропорциях; поклонниц Тарантино не меньше, чем любителей женских журналов).

Есть режиссер, у которого, что показательно, – всё наоборот. Педро Альмодовар всегда снимает о женщинах, даже если снимает о мужчинах. При этом живой испанский классик любит всех без исключения своих героев. Попробуйте проследить отношение Тарантино к персонажам его фильмов. Тут будет что угодно – любование удачным пластическим рисунком или сильно сработавшим поведенческим клише,  восторг от использования исполнительской фактуры или едкая деконструкция стереотипов… Только не та теплая человечная любовь, которая вдыхает жизнь в женское кино Альмодовара.

К чему клоню? К тому, что всякое искусство имеет право на существование. А специфика тарантиновского творчества такова, что у него никогда не было, нет и не будет работ о любви. А любовь в искусстве – это всегда женское начало. А герой фильма «Убить Билла» – женщина.

Поясню свою мысль. Тарантино не любит своих персонажей потому, что Тарантино их незачем любить. Ведь идейная подоплека его картин, та неявная мотивация творческого акта, без которой глупо было бы снимать и смотреть (пусть оно и не осознается снимающим и смотрящим), апеллирует к пафосу античной трагедии.

Возможно, сказанное кажется страшным парадоксом. Но именно в конфликте роковой данности и личностного поиска коренится сюжет о дружбе и предательстве в «Бешеных псах». Именно к античному пониманию фатальности восходит цитирование книги пророка Иезекиля в «Криминальном чтиве», да в конечном счете и хитрая нарезка и тасование историй. Месть, побуждающая убить Билла, разумеется, оттуда же.

Как мы помним, запредельному градусу страстей в древнегреческих текстах сопутствует авторская бесстрастность. Нет нужды как-то относиться к героям, если всё решают боги. Так вот, возвращаясь к Тарантино, мужчин проще не любить, они – киношные – доходчивей иллюстрируют ребяческий азарт, мальчишескую киноманию, которая самодостаточна и воплощается в безусловном отрыве от жизненной, природной сути женщины.

То есть – всё склеивается. Но вот мужчину заменяет женщина. Да, большую часть фильма она занимается мужскими делами. Но глаза потерявшей ребенка женщины, которую сыграла недавно родившая Ума Турман, запоминаются надолго. И тут всё расклеивается: античная месть – отдельно, ощущение всепрощающей силы любви, привносимое женским бытованием на экране, – отдельно, синефильские игры – отдельно.

            Не потому ли и цитаты, которых, как пишут, немерено и которые передают свою заряженность оригиналом даже зрителю, с оригиналом не знакомому, не производят такого, как прежде, впечатления? Допустим, я разглядел, что крупно снятое жало комара, выводящего Черную Мамбу из комы, перекликается со шприцем, который в «Криминальном чтиве» вонзали в грудь жене босса – той же Уме Турман – после того, как она, нюхнув неправильного порошка, отключилась. Допустим, до меня дошло, что в критические моменты рубилова девушки спасаются, протыкая ногу врага чем-то острым, не потому, что они обычно так поступают, а потому, что так поступала героиня Патриcии Аркет в снятой по сценарию Тарантино «Настоящей любви».

            Допустим, я въехал, к чему отсылает возня с большим пальцем ноги Черной Мамбы. В полузабытой ленте Гаса Ван Сэнта «Даже девушки-ковбои иногда грустят» Турман изображала прирожденную стопщицу, останавливала даже самолеты поворотом большого пальца (правда, руки), который у нее был гипертрофированно большой и болел, если она переставала путешествовать. Здесь бы и писать умную статью об интертекстуальности, но эпизод в «Убить Билла» не связан с образным выражением метафизики путешествия! Буквально выползшая из комы Черная Мамба (у нее отнимаются ноги после четырехлетнего бездействия), добравшись до автомобиля и вспоминая, как с ней нехорошо поступили, приказывает пальцу ноги пошевелиться. Чтобы нажать на педаль газа и вершить суд мести. Вот содержание эпизода, и при чем тут цитатность?

            Дело в том, что внутренняя логика фильма – это не только драматургические прорисовки, но и наличие стопроцентных связей всевозможных уровней интерпретации. В результате чего и осуществляется непреложность происходящего в фильме и в итоге – его цельность. Или – не осуществляется.

            Можно возразить: если не цельность, то привычная стерильность тарантиновского мирка, не ведающего о реалиях легитимного устройства человеческого общежития, в «Убить Билла» имеется. Но как раз пятиминутное вторжение представителей закона в ткань картины говорит о многом. Акцентируется в этих пяти минутах не оценка тяжести совершенного преступления и тем более не поиск улик, а визуальная самодостаточность всяких там шерифских значков, ковбойских шляп, солнцезащитных очков-капелек различных тонировок, профиля каблуков и выделки кожи сапог…

            Стоило бы специально для тарантиновского кино ввести термин «фэшн-драйв» и понимать под ним совокупность выламывающихся из фильмического пространства артефактов, которые воспринимаются как синтез модной субстанции. Ввиду того, что в моде как таковой в силу ее специфики принципиально неуловим момент созидания (речь о возникновении моды, а не о пошиве модной одежды), фэшн-драйв оказывает мощное воздействие на зрителя. Несомненный талант Тарантино заключается в том, что в процесс вовлекаются и музыка (Тарантино – по-прежнему гений саундтреков), и анимационные вставки, и выбор бытового антуража, и хореография раскадровок, и специфика жестовых рефренов, и особенности внимания к ориентальным обычаям, и многое другое.

            Увы, при просмотре наступает момент, когда всё удовольствие от «Убить Билла» сводится к фэшн-драйву, а собственно кино начинает провисать. И возникают дурацкие вопросы. Например, не следовало ли для большего прикола вместо японских панкерш, орущих в клубе, где происходит треть действия и проливается около 500 литров эквивалента красной жидкости, пригласить дуэт «Тату» – с учетом его популярности в Японии?

            Или – вопрос об аутентичности, вообще-то вряд ли уместный в контексте творчества Тарантино. Помните, как мы потешались над тупыми, но жутко обаятельными гангстерами из «Криминального чтива» с их культурологическими дискуссиями, кульминацией коих было убойное Le Big Mac? Каково же столкновение культур в «Убить Билла»? Знаете, когда нас выводят в заснеженный сад на сцену схватки Черной Мамбы и О-рен (номера один в списке), вся эта претенциозная, а по логическому наполнению липовая красота выглядит так, словно идеалом аутентичности по Тарантино мог бы быть Микки-маус, открывающий самурайским мечом пиво «Алдарис».

            Сухая убедительность всегда была чужда постмодернистскому калейдоскопированию режиссера, у которого в голове вместо идей – внушительная синематека. Однако прежде Тарантино умел достигать снимающей вопросы органичности, умел совмещать несовместимое и высекать искры нашего восторга, не давая им погаснуть в безвоздушье надуманности.

            Почему же в «Убить Билла» всё не так? Возможно, синефильство как творческий метод хорошо в качестве начального импульса, а потом приходит время взрослеть? Или второй фильм про убийство Билла поставит вопрос иначе?

            Во всяком случае, мне трудно судить того, кто назовет поэтапный выпуск на экраны «Убить Билла» грубым пиаровским ходом. Это когда вместо сильного финала первой части дилогии нам подсовывают манок – будет такая развязка!.. А ведь когда заканчивались «Бешеные псы» или «Криминальное чтиво», где-то в потайном уголке отъехавшей зрительской крыши, в уголке, куда смог-таки добраться проныра Квентин, случался эйфорический щелчок – вот оно, всё было не зря! Случалась эйфория, из-за которой и стоит смотреть кино. Хорошее кино. Можно ли назвать хорошим такое кино, которое кричит – подожди полтора часа и полгода и получишь свою порцию эйфории, а ждать уже не хочется? И в великую эйфорию по имени Квентин Тарантино верится – надеюсь, временно – с таким трудом?