Каталог статей

Творческая карьера английского режиссера Майка Фиггиса имеет удивительную особенность. Успех ему принесли снятые в Голливуде вполне мейнстримовские работы (помните «Покидая Лас-Вегас» с Николасом Кейджом?), однако превращения в крепкого и скучного наемного профи Фабрики грез не произошло. Вместо этого Фиггис предпринимает формальный эксперимент «Временного кода», сопоставимый с амбициями самовыражающегося дебютанта. В «Отеле» он идет еще дальше.

Представьте набор таких имен, как Джон Малкович, Орнела Мутти, Джулиан Сэндз, Сальма Хаек, Берт Рейнольдс, Кьяра Мастрояни, Люси Лиу (полностью перечислять даже самые громкие не хватит места). Большая их часть мелькнет в минутных эпизодах, а те, что задержатся, примерят уж больно неожиданные амплуа (Сальме Хаек достанется роль недалекой журналистки со стервозными замашками, развиться которым мешает недалекость). Добавьте к этому старинную роскошь венецианского отеля, загубленную цифровой съемкой, и сплетение бредовых сюжетов: подпольную секту каннибалов, детективную историю с элементами неоправданной сексуальной одержимости и коматозником-наблюдателем, пародийно необузданного режиссера-«догматика», экранизируемую им готическую пьесу безвестного современника Шекспира…

Парадоксальный шарм фильма плохо поддается анализу. А на уровне ощущений различим присущий большому мастеру бэкграунд. Когда уже никому ничего не надо доказывать, но за самой идиотской сценой чувствуется нешуточная проработка, которая затягивает в эту игру по-серьезному. Пространство игры обозначено полюсами, между которыми – вопросы без ответов. Почему разыгрывание одной и той же сцены готической пьесы в первом случае вызывает странный смех, во втором – чувство прикосновения к тайне? – поиски ответа на этот и подобные вопросы заведут в лабиринт вопросов еще более безнадежных. Не напрасно Фиггис сделал не «кино в кино», а кино о том, как выглядит «кино в кино» – сама суть визуального искусства противоречит описаниям и объяснениям. Возможно, поэтому лабораторное исследование о невербальной природе кинематографа становится великой рефлексией о киномагии в ее чистейшем виде.