Каталог статей

            Ключевой мотив фильма – артикулирование коммуникации, которая в явном плане реализуется образом Руты. Она осуществляет коммуникацию как функционально (Рута – почтальонша), так и сущностно: Рута дублирует почтовые связи ведьминскими заговорами и приворотами для окружающих. Отчего на коммуникационную паутину реальности ложится тень мистики.

            Осторожная интонация мистического, идущего от «корней», воплощается при помощи ритмической загадочности, повествовательных недомолвок (кто написал задавшее координаты титульного Пути письмо мальчику от имени погибшего отца, зрителю неизвестно), исполнительской амбивалентности. К этому следует добавить пристальное вглядывание в (не)происходящее между событиями, отчего оно заряжается неявной символикой (так значимо кошка есть рыбу, а хористы толкают свой автобус – на грани сюра).

            Кинематограф Кайриша, с вниманием и бережливостью проникая в сельскую фактуру, вылепляет ее экранную уникальность, не цепляясь за клише и не чураясь полноты проявления реальности (отсюда – караоке в вагончике, смело смонтированное встык с «корневой» сценой обнаженной Руты с лошадьми). Режиссер жертвует псевдоаутентичностью ради достоверности того, как деревенская сюжетность обретает экранное бытование.

            Имеющиеся элементы условности служат органичному впитыванию системой кинообразов данности сюжетного материала. Это занимает режиссера больше, чем рассказывание story. Что подтверждается хотя бы гениальным по кинематографичности (и лишним с драматургической точки зрения) эпизодом гостевания Дауки у Вивы и двух ее беременных теть.

            Найденный симбиоз кинематографического и национального тоже есть коммуникация, также как и
вставные эпизоды нереального и снов, которые напрямую подключают зрителя к киномагии.
В таком киноязыковом русле Кайриш выстраивает и сам Путь, по которому Даука уходит в море, навстречу мечте, солнцу и отцу. В реальной топографии фильма нет моря (оно все время упоминается как далекое), но к нему можно прийти в коммуникационной топографии. Здесь море воплощает в себе национальное как предельное в экзистенциальном смысле Чудо, в котором земная мистика трансформируется в небесный трагизм.

            Как настоящий художник, Кайриш своим взглядом привносит в национальную идею новые смыслы, приходя к той сакральности, которая уравнивает национальные мотивы и художественные постижения.