Каталог статей

            Еще один фильм о пограничном состоянии, как и «Мертвец» Джима Джармуша, и «Под песком» Франсуа Озона. Все умершие в этом фильме попадают в некое учреждение, где им предстоит пробыть неделю, прежде чем их обретет Смерть и Вечность. Итак, что там – после жизни и до смерти? За неделю надлежит выбрать одно, самое важное, воспоминание из прошедшей жизни. Уместно вспомнить, что Пазолини говорил о смерти как смысле жизни – только смерть финальной точкой позволяет осуществиться окончательному упорядоченному монтажу жизни, определить ее узловые точки. В фильме «После жизни» нет физических отличий умерших персонажей (а там все такие) от живых, но очень важное отличие выражается в сути выбора: любое прижизненное воспоминание беременно ожиданием, пусть и подсознательным, того, что в этой жизни может случиться нечто еще более важное.

            Чтобы облегчить выбор, работники учреждения, персонально курирующие умерших, подсказывают, что воспоминание должно (или может быть) связано с ощущением счастья. В чем суть Счастья?

            Каждый относится к предложенному выбору по разному. Кто-то вообще не хочет выбирать, у кого-то на памяти одни неприятности, у кого-то было так много хорошего, что он затрудняется отдавать предпочтение. Нужно не ошибиться в истинности Счастья, которая, разумеется, часто граничит с парадоксальностью. Таков, например, рассказ одного старика об американском окружении во время Второй мировой, внезапной щепотке риса и затяжке сигареты, которыми американцы поделились с пленным, и сильнейшем ощущении счастья, которого он больше никогда не испытывал. Другому старику требуется пересмотреть 71 видеокассету, по пленке на год, чтобы убедиться, что всё было «так себе». Одновременно несколько девочек поначалу выбирают Диснейленд, но после работы с ними оказывается, что гораздо важней и ближе к счастью было ощущение тепла материнских коленей. Таким образом, работники делают все, чтобы их подопечные не обманули себя.

            По заведенному порядку после выбора воспоминания и его фиксации предстоит всю оставшуюся вечность существовать в этом воспоминании. Но не кошмар ли это – вечно длящееся однообразное счастье? Будет это скорее Рай или скорее Ад? Кстати, как выясняется, сюда попадают все умершие, независимо от их греховности. Таким образом, в учреждении осуществляется что-то вроде внутреннего Чистилища, ведь каждый сам определяет свой Рай/Ад. При этом после фиксации единственного выбранного воспоминания всё остальное предается забвению. «Да это просто рай!» - комментирует такой порядок один из персонажей, ведь всё плохое забудется! Однако, эта единственность выглядит как сужение ментальности до рефлективности. И описанный в фильме Рай, к которому готовятся умершие, предстает внутренним концлагерем – каждый помещен в свою ментальную клетку.

            В то же время свобода выбора шире, чем может показаться вначале – можно вообще ничего не выбирать, и это тоже выбор, который, по словам одного молодого умершего, «оставляет ответственность за свою жизнь». Это одна из позитивных странностей фильма – мы ведь привыкли, что ответственность связана с выбором, а не наоборот. Невыбравшие и становятся работниками заведения, они, как при жизни, остаются в привычном пространстве-времени – здесь сменяются времена года, цветет сакура весной, можно с приятелем играть в шахматы и пить чай earl grey – а главное, остаются со всеми своими воспоминаниями.

            В визуальном воплощении фильма нет никакой мистики – всё обыденно, почти убого, сцементировано бюрократизмом. Пожалуй, в этом смысле «После жизни» – один из самых странных фильмов о смерти. И это самое большое достижение Кориэда. Ведь так и должно быть: смерть поверяет истины жизни по самому высокому счёту, обнаруживая их парадоксальность, а значит и странность.
Но, видимо, непреднамеренно, канцелярско-бюрократические странности и становятся метафорой перехода к ментальному концлагерю, о котором сказано выше. И это самая большая слабость фильма. Кроме того, когда дело доходит до фиксации воспоминаний (единственного наиважнейшего для каждого), выясняется, что это делается при помощи обычных киносъемок. И начинается череда неубедительностей – хотя бы с вопроса: а как же было до века кино, ведь очевидно, что здесь вечность? Съемки воспоминаний походят на пародию, скажем, на компьютерные игры, в которых виртуальность выглядит сиюминутной реализацией счастья, на самопародию, и вообще напоминают блеф.
Впрочем, когда мы видим зрительный зал, в котором умершему прокручивают выбранное им воспоминание с тем, чтобы он остался в нем навсегда, градус синефильского пафоса выводит на размышления о высшей правдивости запечатленного на пленке изображения, об имманентной убедительности кинематографа. Вопрос о «молодости» кино снимается – хочется радостно воскликнуть «кино вечно!». И уже элемент самопародии трансформируется в саморазоблачение и рефлексию о кинопроцессе в антураже пограничного онтологического статуса.

            Так о чем же фильм «После жизни»? Мое субъективное восприятие выстроило целую цепочку ответов на этот вопрос – по степени возрастания важности тематического объекта.

            Очевидно, что это фильм не о смысле смерти и/или жизни, так как более существенным в нем является исследование ощущения счастья, его истинности. И это достаточно серьезное исследование. Так, один из работников заведения через 50 лет после своей смерти благодаря архивам воспоминаний умерших узнает, что сам был моментом счастья другого (другой). Это ли не есть настоящее счастье?
Но, конечно, мотив памяти, ее механизмов, возможностей внутреннего путешествия в ее пространстве и переоценки прошлого развит так подробно, что оттягивает на себя зрительский интерес. Но фильм и не об этом! И даже не о природе кино, которая раскрывается со всей экзальтацией воссоздания реальности и овладения запечатленным изображением прошлым.

            Одно из самых серьезных противоречий фильма – противоречие интимности личного воспоминания, которое к тому же является важнейшим, сопряжено со счастьем и т.д., и самого процесса съемки, по крайней мере показанного здесь – с суетным копошением множества людей и техники. Вот что может служить важнейшим итогом фильма – разговор о смысле интимности в век кино, в век технологий визуального репродуцирования. Именно здесь, на мой взгляд, открываются завораживающие глубины, к которым подводит картина «После жизни».