Каталог статей

            Известная сексуальная харизма актрисы Азии Ардженто во многом держится на решимости итальянской дивы допускать к исполнительскому уровню эксгибиционистские особенности натуры. В своем режиссерском дебюте Азия использует вовсю и харизму, и особенности. Такие экзерсисы европейского арт-хауса десять лет назад можно было причислить к «я-фильмам»: героиня «Пурпурной дивы» – знаменитая актриса, решившая снять кино (кто в главной роли, гадать не надо), только вместо папы-режиссера (мастер амбициозных ужастиков Дарио Ардженто) здесь эпизодичная флэшбековая мамаша-актриса.

            Как мы подозреваем, киношное закулисье знакомо Азии не понаслышке. Однако, глубоких раздумий о творческих путях не вышло, да и не стремилась к этому режиссер. Куда важнее дебютные фишки – нарочитая динамичность, клипово насыщенная картинка, аляповатое структурирование нарратива и прочие элементы фантазийного эстетства с привкусом доказательности. Никто не сомневается, что Азия – крутая, но доказывать приходиться каждым фильмом, тем более режиссерским.

            Главная же фишка в том, что такие формальные дела оказались уместны для передачи суеты киномира. Не просто приятной, а вовлекающей в зависимость. После первого гашика где-то на пятнадцатой экранной минуте эстетские завихрения плавной затяжкой преобразуются в наркотриповую экзальтацию. На этом пути Азию снова подстерегают неожиданные удачи. Первая сцена в Париже – безответственный флирт с наркодилером на безликих задворках. А где же Эйфель, спросите вы? Вот он, подготовленный предыдущей сценой и стойкими клише, разумеется, в гостиничном окне – натурально торчит неодноразовой иглой.

            Есть в этой игле такая метафизическая нашпигованность всего, что происходит в фильме. Дело не в гашише. Кино – наркотик, секс – наркотик, рок-н-ролл – наркотик, жизнь – …
Вполне в стиле фильма – повышенное внимание к атрибутике. От автоответчка и зажигалки-распятия до компьютерного монитора со сценарием «Пурпурной дивы» и знаменитой «ангельской» татуировки на лобке самой Азии. В ненавязчиво-горделивом рассматривании предметов есть логика. Логика визуального фиксирования власти стимуляторов.

            Оправданно и отсутствие психологической проработки отношений. Правда, не до конца логичными здесь выглядят подпорки детских воспоминаний и любовных страданий. Не всякий дебютант достаточно безумен, чтобы не отдавать фальшивую дань «правильному» кино. (Хотя мы знаем, что неоспоримое будоражащее безумство Азии в другом.)

            И все же Азия Ардженто – из тех дебютантов, которые радуют непредсказуемостью. Если запутавшийся в паутине фильма зритель забыл, что она – Женщина, а значит, киношный сюжет внутри фильма рано или поздно вывернется из стереотипа вокруг творца-демиурга, испытывающего гамму отношений с женщинами-актрисами… Если вопрос «каково быть секс-объектом? – в кино и в жизни», даже если ты создан(а) для секса, артикулируется слишком смутно…

            И на все остальные «если» у Азии ответ женский – беременность героини. Не без налета религиозной мистики, от которой спасает полнейшая повествовательная расплывчатость финала – в духе Абеля Феррары, у которого Ардженто снималась, конечно, неспроста. Получилась лихая попытка выхода из наркодискурса, контрапункт ответственности в мире стимуляторов. А может, еще и почти девичья мечта о чем-то недостижимом.